enchantee_x

Я сегодня, ничего особенного, сидела на солнце и мечтала о куске яблочного пирога. Мало ли о чем люди мечтают? Красивый человек с седой головой со мной совсем не потому заговорил.

В его карманах болтались и звенели монеты, не как медяки звенят, а настоящим серебром. Монет бы хватило на целый пирог, на дюжину, да что там, на всю сотню яблочных пирогов. Только человека это не радовало.

- Я мог бы купить все яблочные пироги в мире, - сказал мне человек, словно прочитал мои мысли.

Рассказать тебе, что я сегодня видела?

Я видела солнце, которое зацепилось лучом за верхушки сосен и никак не опускалось за горизонт. Звезды толкали друг-дружку в бок и шептали: смотри, какая большая звезда. Нет, возражали другие, это фонарь.

По Провансальски про Кассис говорят: "Qu'a vist Paris, se noun a vist Cassis pou dire: nai rèn vist !" (Кто видел Париж и не видел Касси, может сказать: Я ничего не видел!"Я сегодня Касси увидела. Программа-максимум, можно сказать, выполнена.

Руссильон (Roussillon) - это маленький городок в центре Люберонской долины - места замечательного, наполненного виноградниками, лавандовыми полями (ну куда без них?!) и деревнями, пристроенными на вершинах холмов. Другими словами долина Люберона - это Прованс в миниатюре, но... Есть обязательно какой-нибудь секрет, что-то особенное в каждой из его деревень.

Месье Террасс давно мечтал: купить домик где-нибудь в Провансе, посреди оливковой рощи, чтобы из окон были видны белые известняковые горы и гарриг, чтобы сразу возле крыльца спели абрикосы, чтобы луна ночью была большой и белой и читать при свече и окна закрывать скрипучими синими ставнями. Чтобы проснувшись утром, выходить на крыльцо босиком, в штанах и в расстегнутой рубашке, щуриться на солнце, набрать полные легкие ароматов душицы и розового лавра, после закуривать утреннюю сигарету. Чтобы не торопиться работать, пойти в огород самому, выбирать спелые кабачки и сладкий перец для рататуя, растирать между пальцами листья шалфея, а уж потом засесть за письменный стол, безмерно курить, наполнить дом стрекотанием пишущей машинки, пока на летней кухне медленно тушится рататуй.

Тихо, ты слышишь, как скрипят половицы? Скрип-скрип. Это время ходит по дому крадучись мышиными лапками. Тик-так, тик-так. Ночь укутывает шерстяным одеялом старые дедовы часы, ночь шепчет сказки на ушки детям, ночь играет бабушкиным шитьем как кошка, а кошка спит. Тик-так, тик-так. Тихо, давай мы с тобой притворимся спящими, опустим ресницы, но ты не спи. Чувствуешь, как из окна потянуло свежестью? Это время, проказник время, выбралось на подоконник и ушло гулять по крышам. Тихо, слушай! Цвирк-цвирк сверчка, тук-тук - спелое яблоко упало на крышу, сладкое яблоко, желтое, завтра мы найдем его в прохладной траве и разделим пополам. Ух-ух - пролетела большая птица. Только не спи, не надо спать, пойдем на веранду, давай устроимся бок о бок, держи меня за руку, тряси за плечо, шепчи мне в ухо, мы будем ждать.

У соседей по вечерам обязательно играла музыка. Всегда разная и чаще допоздна. Иногда музыка мешала ей заснуть, она ворочалась в кровати и приближала ухо к стенке. Иногда она танцевала в ночной рубашке. Она обнимала воздух, правильно, держа спину, согнув локти ровно столько, сколько нужно, и кружилась на самых кончиках пальцев с грацией королевы венского бала. За эти танцевальные вечера и за то, что соседи угощали ее свежеиспеченым слоеным печеньем и деревенскими яблоками, за то, что они были молодыми, влюбленными и счастливыми, она никогда на них не жаловалась. Даже если музыка не давала заснуть и через стену просачивался запах курева.

Удивительно, как память ухитряется хранить тысячи трогательных мелочей. Оказывается, чтобы помнить, необязательно не забывать. Память сама знает, когда заставить вздрогнуть сердце, вытащив из прошлого знакомый запах, особое слово, шорох шин, прикосновение холодных пальцев к шее, чью-то влажную ладошку, лицо впрофиль.

Это как Новый год - каждый месяц ждать ее появления и волноваться, как там погода в горах, когда она распустится, неужели пропустим. Это как третье Рождество в провансальском круговороте времени. Это как погоня за синей птицей. Мы собираемся в дорогу за мечтой, за сотню километров от моря, алепских сосен и абрикосовых деревьев, высоко над долиной.

Паре, целующейся на последней скамейке платановой аллеи, осталось восемь минут. Доцеловаться, посмотреть в глаза и ничего не обещать. Ей бежать за детьми, ему - на работу. Она - к остановке автобуса, задохнется в солнечном январском ветре и в собственных волосах, упавших на лицо. Потеряет заколку. Остановится ее поднять, порвет чулки и снова побежит. Она пахнет духами Унгаро, носит юбки по колено и красит волосы. Он пойдет к стоянке, медленно, с закрытыми глазами, как в детстве, руками трогая воздух. Он - в темных очках, не любит галстуки и забыл постричься. Они день в день проживают французский роман вдалеке от неделикатных взглядов. Там, где в январе двенадцать тепла и чистый асфальт. Любовь гораздо фотогеничнее, когда не надо кутаться и пробираться в сугробах.

Этот город мог бы сойти со страниц одной из моих сказок, ты же знаешь, какие я умею рассказывать сказки! Мы бы пришли в этот город пешком, в фетровых шляпах и ботинках, подбитых медными монетами. Ты бы оделся шарманщиком: этому городу, его каменному мосту, его извилистым улицам, его платановой площади так идет шарманочный вальс.

А я бы гадала прохожим, непременно удачу, непременно большую любовь и десяток детей и осенние свадьбы. Этому городу, его дымному запаху, его сладким каштановым лавкам, его старожилам в беретах, его женщинам с тонкими пальцами, так идет осень.

Ее, осень, мы натянули бы как тонкую ткань над городом. Мы закопали бы город в груду платановых листьев. Чтобы в городе никогда не закончилась осень, никогда-никогда, чтобы она сладко пахла, шуршала, хрустела и гладила нас по щекам. Мы бы кружились по улицам в танце, мы бы ели каштановый крем пальцами, опуская их в стеклянную банку. Мы бы играли в волшебников. Мы загадали бы, что пока мы друг друга любим, в этом городе будет осень.

Если нам с тобой не повезет с погодой и мы заблудимся в тумане, обещай держать меня за руку. Держи, не отпускай, мы попетляем немного и дойдем до деревни Монс. Только не спрашивай меня когда, слышишь, не спрашивай! Просто туман вокруг станет плотнее и превратится в дома серого камня с синими ставнями. С девичим виноградом вдоль карниза и кокетливым железным кружевом. И на двери каждого дома - колокольчик - динь-динь, чтобы хозяин не потерялся, выйдя на улицу. Разве ты не заметил, что улицы Монса полны людей? Это потому что они ходят тихо, как призраки, но ты не думай, это обычные люди, они покупают в лавке табак на медяки и в пекарне - горячий чай с булкой. Просто они, как мы, заблудились в тумане, а в тумане так отчаянно хочется пить и чтобы питье обжигало пальцы. Ты ведь не проголодаешься? В Монсе есть один табачник, один-единственный, он меняет мечты на монеты, одну мечту на горсть монет, за которые можно купить сладкого вина, супа или медового духа.

Вот вам и сказка - город Раматюэль, город с русалочьим именем, город неверный, как рыбий хвост, город, рожденный из розовой раковины, выброшеной небрежной волной на пляж Пампеллоны. Ра-ма-тю-эль - как капли дождя по каменной мостовой "плок-плок", как стук в окно костяшками пальцев, как скрип проржавевшей колодезной цепи. "Ра-ма-тю-эль, тук-тук" - рыцарь пришел искать даму своего сердца, в сапогах из замши, в плаще с подбоем, карманы его набиты золотом, а глаза карие, словно ореховый ликер.